Петр Петров - Борель. Золото [сборник]
— Так ли это? Но еще спорно, где лучше. Мы ведь не видели, что делается за границей. И, по-моему, не все у нас страшно и плохо, а там хорошо. Вы извините, кое-что и мы читаем и знаем…
— Виктор, ты с ума сошел!
Наденька вспорхнула с места. Таких возражений она не ожидала. Она знала другое. Молчаливый Антропов до сих пор умел только работать, терпеливо исполнять ее капризы и сносить насмешки.
— Нет, пока все в порядке, — грустно улыбнулся инженер.
Голос Виктора Сергеевича задрожал.
— Но позвольте, — остановил его Перебоев, выпирая животом. — Как вы, мыслящий интеллигент, можете утверждать несуществующие успехи. Ведь мы иной раз задыхаемся, а кричим, что живем…
— Мы пока не задыхаемся, — Антропов поднялся, но химик ухватил его за руку.
— Позвольте… Это мы, а другие как? Вы, Виктор Сергеевич, шутите. Чем вы можете оправдать этот жесточайший разгром крестьянства, темного, по существу, и веками сжившегося с собственностью?
— Во время мировой войны солдат расстреливали за одно яблоко, сорванное в помещичьем саду, — ответил он. — Мы все же переживаем грандиозные сдвиги, этого не следует забывать. И не всех крестьян громят. Громят кулаков. Эксплуататоров…
— Укрепляем неслыханное рабство! — взвизгнула Наденька. — Ведь ты говоришь словами Вандаловской и Гурьяна.
— Граждане, не надо! — замахала Евфалия Семеновна.
Антропов вышел и начал собираться. Удрученные расстройством компании, гости поднялись за хозяевами. За окнами свирепо завывала вьюга.
6
По канатам подвесной дороги грохочущим потоком летели бревна. С последней площадки они подпрыгивали и, сверкая на солнце желтыми боками, стремительно падали на утрамбованный снег. По длинно-настланным покатам бревна ползли к поднимающимся ярусам.
Гурьян выскочил из кабинки нового автомобиля и, принимая от Вандаловской чемодан, указал на растущие запасы леса.
— Это за три месяца. А я помню здесь такую трущобу, в которой медведи блудили… Дай только размахнуться!
Несмотря на усталость, директор чувствовал себя бодро. Омета и план строительства были утверждены трестом более чем наполовину, это позволяло начать расширение и механизацию рудника.
Он оглянулся.
К машине торопливо бежала женщина с распахнутыми полами пальто. Это была Катя. Она тяжело дышала и еще издали замахала руками:
— Гурьян Минеич, с Леночкой худо! С вечера…
Девушка не договорила и направилась к квартире доктора.
Гурьян зашагал к дому. Варвара бегала по комнатам с нечесаными волосами и смешно махала неизменной тряпкой. Она остановилась обезумевшими глазами на Гурьяне.
— Разъезжаешь по городам с мадамами, а тут дите гибнет!
Варвара задохнулась, оборвала поток давно приготовленных обидных слов. В дверях стояла Татьяна Александровна. Она прошла вслед за Гурьяном и, боясь пропустить холодный воздух, издали смотрела на извивающееся в постели худенькое тело девочки.
— Давно с ней?
— Позавчера занемогла, — смягчила тон Варвара.
Она упала на ящик, покрытый зеленым ковриком, и задергалась в рыданиях.
Ленка металась в жару, сбрасывала одеяло, хватала опаленными губами воздух. Мутные глаза девочки на мгновение открылись, когда Вандаловская приблизилась к кровати. Она поправила подушку и пощупала красный лобик ребенка.
— Что у тебя болит, Леночка?
Девочка снова открыла глаза, но посиневшие веки омертвело сползли.
— Горлушко.
Прибежала Катя.
— Доктор уехал в деревню к больному, — сообщила она, преодолевая слезы.
Гурьян безнадежно смотрел то на дочь, то на Варвару.
— Дайте мне чайную ложку и поднимите ребенка, — решительно сказала Татьяна Александровна.
Ленка жалобно застонала. Темноволосая ее головка упала на грудь матери.
— Подержите, — обратилась Вандаловская к растерявшемуся Гурьяну.
Ленка захрипела, захлебнулась, судорожно обхватила ручонками шею отца.
Вандаловская стряхнула липкую слюну в таз и, морщась, вытерла ложку.
— Желтые налеты… Есть намек на дифтерит, — сказала она. — Нужен немедленно доктор. Катюша, садитесь на машину, а вы, Гурьян Минеич, бегите в аптеку.
Она наскоро набросала записку, заботливо помогла Варваре уложить больную. Ленке обложила шейку теплым платком. Она забылась в тревожной дреме.
Пораженный случившимся, Гурьян бесцельно бегал по комнатам. Он теперь только почувствовал, как дорога ему Ленка. Заметив это, Варвара притихла. Она поняла. Снова пришла вера в него, в незыблемость семейного очага.
— Чаю бы выпили с дороги, — примиренно предложила она Вандаловской.
— Нет, спасибо. Вы положите Леночке на голову прохладный компресс и понаблюдайте. Если будет плохо, немедленно пошлите за мой.
После ухода Татьяны Александровны Варвара опустилась на стул. В ее округленных провалившихся глазах Гурьян увидел боль матери, бессилие отживающей женщины и раскаяние перед ним за оскорбительный поступок. Он зажал ладонями виски и прошел в кабинет. Здесь долго и тупо глядел в окно. Перед затуманенными глазами плыли волнистые сопки тайги. Директору вспомнился зимний день, когда Кармалюк привел его на Улентуй. Гурьян не любил раздумий над прошлым, но они наплывали, как весенние воды, как сменяющиеся дни и ночи. И опять пришли черные мысли, что вся его совместная жизнь с Варварой была ошибкой, но теперь острее сознавал, что порвать с женой невозможно. Любовь к Ленке глубоко трогала. В ней было возвышенное неподкупное человеческое чувство. «Может быть, он сам виноват в отсталости Варвары? Разве он не мог настоять, заняться ею?»
Между темными вершинами сопок и голубеющим небом протянулась малиновая полоса отцветающей утренней зари. Солнце красным комом выкатилось из-за темных гор.
7
Катя с врачом вернулись к концу дня. Ленка хрипела, кусала обожженные губы. Тельце ее покрылось сине-багровыми пятнами, а на личике выступили желтые лепестки.
Пожилой толстяк доктор осмотрел больную и пригласил Гурьяна в кабинет. В беспокойных глазах доктора все прочитали безрадостный ответ.
— Скверно, — сказал он. — Можно попробовать операцию, но…
Подслушавшая Варвара дико крикнула и подстреленной куропаткой присела к полу. Катя, доктор и подоспевшая Татьяна Александровна бросились к ней.
— Ну, решайте, время дорого, — настаивал доктор, глотая дым.
Гурьян скрипнул зубами, почувствовав ожог в груди, и вздохом ответил:
— Режьте!
